Четверг 13 сентября.

Путешествие по местам «Последнего танго в Париже», музей д’Орсэ.

Нежданная встреча с Гермафродитом дала толчок к пробуждению воспоминаний. В голове, как в ванночке с проявителем, стал потихоньку, отдельными пятнами возникать тот Париж, которым я когда-то бредил.

Повесть Полякова была опубликована в 6-8-м номерах «Юности» за 1991 год. К тому моменту моё желание побывать в Париже сошло на нет, через 10 же лет вообще поменяло знак с плюса на минус…

А ведь было время, когда я хотел туда до безумия. Сильнее даже, чем на Чемпионат Европы по конькам в Голландии или на Зимние Олимпийские игры в Гренобле 1968г.

Со слезами и тоской рассматривал я набор цветных открыток очень плохого качества «Париж», купленные в магазине «Москва» на улице Горького. Как же мне хотелось увидеть всё это наяву!!

Потом родителям подарили фотоальбом «Paris». Фотографии были чёрно-белые, очень романтические и стильные. Они тоже вызывали в душе чёрную тоску по недостижимому городу.

А когда тётка Нина подсунула мне повесть Виктора Некрасова «Месяц во Франции», я понял, какая у меня теперь цель в жизни: достать рисованную карту Парижа, на которой изображён каждый (так написано у Некрасова) дом.

Шла вторая половина 60-х годов прошлого века…

Почему-то довольно быстро юношеская страсть к Парижу угасла. Но не истлела, и, когда в 1970-м папу командировали на научную конференцию во Францию, я заказал ему ту подробную карту, о которой прочёл у Некрасова.

Отлично помню, как забилось сердце, когда увидел в Шереметьевском аэропорту, куда мы приехали встречать отца, длинный рулон бумаги в его багаже. Увы, это была не вожделенная карта, а большая фотография района Монмартра, о которой я уже писал в шестнадцатой главе.

Вообще, папины командировки за границу нашими с мамой глазами – это отдельная тема. От раза к разу, с восхитительным простодушием и полным ничегонепониманием он привозил нам из тучной Европы, Канады, Японии нечто настолько ненужное, что мама только горько смеялась. Долго злиться на него она не могла, потому что обожала и прощала всё.

Достаточно сказать, что во Франции бесценную валюту он потратил на вышеупомянутую фотографию и готовальню для меня (чего-чего, а готовальни в СССР продавались свободно); на все же оставшиеся франки купил в парижском аэропорту букет шикарных роз для мамы.

Неисправимый романтик – ну как на такого обижаться! Впрочем, теперь-то мне совершенно понятно, что тут не обошлось без волшебного влияния пропитанного любовью города (см. главу 16).

Но вернёмся в сентябрь 2001-го.

Разбуженная Гермафродитом память заставила нас совершить несколько ностальгических прогулок. До сих пор мы гуляли, забыв о детских мечтах. Теперь я захотел пройти «по Парижу моего отрочества и юности». Для этого очень хорошо подходил маршрут №7 «Полиглота».

Как там у Маяковского:

«Если б я был площадью Согласия,

Я женился бы на Вандомской колонне»?

Или наоборот:

«Если б я был Вандомской колонной,

Я женился бы на площади Согласья»?[1]

Вспомнив Владимира Владимировича (не Путина, а Маяковского), мы прошли от площади Согласья к Вандомской площади, потом бросили взгляд на легендарный ресторан «Максим», вспомнив граф-Данилу из оперетты Легара «Весёлая вдова».

Вандомская пл.

Двигаясь по маршруту дальше, подошли к театру Гранд-Опера, вспомнив Дягилева и его «Русские сезоны», долго смотрели оттуда на авеню де ль Опера, вспоминая импрессионистов: вид – ну точь-в-точь, как на картине Камилла Писарро.

Затем мы прошли мимо Пассажа Шуазель, и я спрашиваю себя: а не тогда ли мы повстречали проституток?

Как интересно устроена память. Почему первую поездку в Италию, которая была за пять лет до Парижа, я помню досконально, а Париж то и дело приходится восстанавливать по документам?

Вот, например, сейчас я собираюсь рассказать про то, как мы гуляли возле статуи свободы и под метромостом, но хоть убей – не могу вспомнить, откуда мы узнали, где находятся эти объекты, потому что в «Полиглоте» о них ничего не сказано.

Факт то, что я знал: они недалеко друг от друга, и знал, в каком месте.

В своё время меня потрясла игра Марлона Брандо в фильме Бертоллуччи «Последнее танго в Париже» и, конечно же, я сразу, как мальчишка, влюбился в Марию Шнайдер (разумеется, не как в актрису).

Сегодня был подходящий день, чтобы посетить то место, где начинается действие скандального фильма.

Мы подъехали туда на автобусе. Я встал под метромостом и попробовал изобразить на лице скорбь американца, потерявшего жену. Продемонстрировать мужественность главного героя «Последнего танго» я даже не пытался…

Потом мы спустились на отмель посреди Сены, где установлена парижская статуя Свободы, и щёлкнули её.

Слушай, может, на обзорной экскурсии нам показали статую, как достопримечательность, а место оказалось знакомым по фильму –  так я и узнал, что Свобода рядом с метромостом …[2]

Закончился день воспоминаний о прошлом, но не день 13 сентября. Во второй половине дня у нас по плану был музей д'Орсэ, про который мы в прежней  советской жизни слыхом не слыхали.

Извини, я снова посетую на память: мне вот казалось, что после обеда мы сразу направились в музей, но сохранившийся чек магазина Наф-Наф от 13.09, в котором пробито время «16.50», неопровержимо доказывает, что сначала мы зашли именно туда.

Ты скажешь: вы могли зайти в магазин после музея, но тут я возражу, потому что точно помню (и Люся подтверждает): после музея мы повернули совсем в другую сторону: подошли к Марсову полю, попали под дождь и быстро вернулись в гостиницу.

Итак, выспавшись после обеда, мы поехали не сразу в музей Орсэ, а снова в Латинский квартал. Очень хотелось что-нибудь купить доченьке, а вчера мы заметили, что в магазине любимой ею фирмы «Наф-Наф» распродажа.

Магазинчик был маленький, но двухэтажный – первый этаж служил как бы выставкой, а подвальный был завален всяким барахлом. Внизу мы сразу услышали русскую речь.

Выбрали Танюше чёрную водолазку за 89 франков (ок. 300р) и пошли к кассе. Перед нами стояла одна только женщина арабско-среднеазиатского вида. Ждать, пока её обслужат, пришлось долго: мадам накупила много чего.

Но когда мы оглянулись на русских, то в сердце выросла необыкновенная гордость за страну: азиатке и не снилось такое количество выбранного шмотья.

Выйдя на улицу, мы на несколько минут задержались возле особняка Клюни, где располагается великолепный музей средневековья. Я облизнулся, но… нельзя обнять необъятное.

Кинув взгляд ещё и на римские бани II-III века, входящие в состав музея, мы покинули Латинский квартал и отправились по набережным левого берега к Musee d'Orsay.

Мне стоило больших усилий не застрять среди выстроившихся вдоль Сены легендарных лавок букинистов, о которых я тоже когда-то мечтал, как о чём-то недостижимом. Но нет, на сегодня с прошлым покончено. Вперёд!

Вот, наконец, и Орсэ, который по четвергам работает до 21.45.

Открыт в 1986г. в здании бывшего вокзала. Выставлено 6000 преимущественно европейских произведений искусства, относящихся к периоду между 1850 и 1910 гг. Среди них Коро, Милле, Курбе, Ван Гог, Гоген, французские импрессионисты, набиды, фовисты, скульптура Карпо, Родена, мебель в стиле модерн и др.

Музей дОрсэ

Так написано в «Полиглоте». Удивительный музей. Из того, что названо «и др.» я хочу отметить в первую очередь скульптуры Аристида Майоля. Им отведён чуть ли не целый этаж, и от них очень трудно было оторваться.

Читатель! Не утомил ли тебя мой Париж? В Орсэ я впервые почувствовал головную усталость к концу дня – уже седьмого в Париже и девятого с начала поездки.

Однако всё, что выставлено в музее, было настолько великолепно, что я, превозмогая шум в башке, заставлял себя подниматься выше и выше по железным лестницам южного крыла бывшего вокзала.

Одна из двух фотографий, сделанных мною в Орсэ.

На самом верху перешли с южной стороны на противоположную. Зашли  в музейное кафе, перекусили, отдохнули, но свежесть восприятия восстановить не удалось. Стали спускаться вниз, вяло осматривая этаж за этажом северной части музея и перед выходом увидели маленький живописный этюд Гюстава Курбе.

Моё полусонное состояние мгновенно улетучилось. Почти полностью угасшее чувство прекрасного возродилось с новой силой.

Конечно, обыватель и даже высокообразованный человек, не бравший в руки кисть, не штудировавший натуру, не проведший годы за художественным станком, может сказать, что эта вещь эротическая до неприличия. Но только тот, кто по-настоящему разбирается в живописи и рисунке (это я о себе ненаглядном), поймёт: перед ним настоящий шедевр.

Я даже не хочу говорить о том, что изображено на этюде: боюсь, что слова осквернят живопись. Скажу лишь одно: по моему мнению, такое под силу только гению уровня Микеланджело.

И ещё. На моей фотографии не всё так однозначно, как я пишу. Но не могу удержаться, чтоб не опубликовать её.[3]

Я не удержался и сделал её со вспышкой, и получил втык от старухи-служительницы

Больше фотографий о первом путешествии в Париж не будет.

Выйдя на улицу, мы как уже было сказано, повернули налево и попали под дождь.

Несмотря на это, мы дошли до Марсова поля, действуя по принципу «как же можно не увидеть Дом Инвалидов!». Там, как известно, покоятся останки великого Наполеона. Мы не подошли вплотную, посмотрели издалека, потому что были одеты очень легко и на ногах имели босоножки, а все асфальтовые дорожки уже превратились в лужную мозаику.

В результате Дом Инвалидов совершенно перемешался в моей памяти с Пантеоном: оба приблизительного одного цвета и одной высоты, оба увенчаны золотым куполом и в обоих покоятся останки великих французов.

Прыгая через лужи, мы добрались до метро и вернулись на свою Пигаль.

Итак, подведём итог нынешнему дню. Он начался со свадьбы двух гигантов (колонны и площади), продолжился воспоминаниями о грубом, сочном, животном сексе из «Последнего танго» Бертоллуччи и завершился мощнейшим живописным этюдом женского лона. И всё на фоне невероятного Парижа. Ну и ну!

На самом деле этот день не закончился музеем Орсэ и Марсовым полем. Но о том, что мы делали, вернувшись в гостиницу, обсушившись, переодевшись и переобувшись, поговорим в следующей главе.