ПРОЛОГ

Несколько отрывков из предыдущей жизни

Февраль 1990 года. Моя первая персональная выставка.

Инсталляция в виде учебного натюрморта

Инсталляция "Домашний уголок". А что - для 1990-го я опередил своё время :)))

На открытии, отвечая на вопрос о творческих планах, я полушутя, произнёс загадочную фразу:

– Прежде всего съездить в Гент и разобраться, наконец, с Гентским алтарём; по дороге сделать остановки: в Берлине, чтобы взглянуть на две картины Симона Мармиона «Сцены из жизни Св. Бертена», и в Мюнхене, чтобы увидеть «Семь радостей Марии» Ханса Мемлинга.

Сомневаюсь, что тогда кому-то из присутствующих эти названия и имена что-либо говорили, я ведь их никак не прокомментировал. Но уверяю тебя, сия фраза станет ключевой в моём повествовании.

Год, стало быть, начинался 1990-й, и такое путешествие за границу уже не казалось чем-то несбыточным, как это было в 1971-м, когда мною впервые была предпринята попытка выезда за рубеж. Нас с мамой пригласил посетить Чехословакию папин друг и коллега Павел Триска.

Хорошо помню мамин рассказ о том, как на требование чиновника ОВиР сообщить в анкете, где похоронен её отец (!), она, не моргнув глазом, написала: Москва; крематорий. На самом деле мама не знала, где он похоронен. Знала, что был арест в 1938-м, посмертная реабилитация в 1956-м и справка из НКВД, что умер от воспаления лёгких в заключении в 1942-м. Но где – об этом умалчивалось.

Сообщение подобных сведений в анкете для выезда за границу в те времена не приветствовалось.

Только в 90-е я узнал (мама умерла в 84-м, рыться в архиве КГБ ходила её старшая сестра Нина Израилевна), что Израиль Абрамович Каданер был осуждён по 58-й статье за измену Родине в форме шпионажа в пользу Швеции и расстрелян на Бутовском полигоне (где и похоронен в братской могиле) в 1938 году.

Ещё запомнилось, как изменился в лице наш институтский парторг, когда на вопрос, чем занимаюсь, будучи профоргом группы, я честно признался, что в основном – сбором членских взносов. Анкету он всё-таки подписал, но был очень раздражён. Уходя из его кабинета с длинным-предлинным столом, я услышал вдогонку: «Было бы неплохо, если бы Вы иногда носили комсомольский значок, товарищ Лихтер!»

В результате после долгих мытарств и унижений Подольский ОВиР отказал нам в выдаче загранпаспортов по неясной причине. Это послужило хорошим уроком, и до Перестройки я больше не рыпался.

Следующая попытка датируется уже 1991-м. И снова по папиной просьбе приглашения нам (мне, Люсе и Танечке) прислал Павел Триска.

Отец очень любил его и уважал как учёного; помог после подавления Пражской весны 1968 остаться на работе и в партии, хотя сам в то время совершенно искренно поддерживал ввод наших танков в Чехословакию.

Я снова начал оформлять документы. Теперь унижений никаких не было, потому что анкеты не нужно было утверждать во всех профсоюзных и партийных инстанциях, зато мы столкнулись с не менее мощным заслоном – финансовым. Цены, если помнишь, отпустили только в следующем, 1992-м году, но доллар уже был свободен. На момент приглашения он стоил официально около 30 рублей (это после шестидесяти-то трёх копеек в эпоху застоя), и при выезде за границу поменять по такому курсу разрешалось 200 долларов на человека. На рынке зелёный стоил ещё дороже. Оказалось, что всех наших с папой сбережений как раз хватит, чтобы купить эти несчастные 600 долларов.

И мы снова никуда не поехали. То есть поехали, но в Ленинград.

Кстати, когда цены отпустили, а все сбережения ухнули, я пожалел, что мы тогда не воспользовались случаем и не купили на них по льготному курсу хоть 600 долларов на чёрный день. Если бы мы покупали по рыночной цене, то уже летом 1991-го всех наших денег хватило бы долларов на 200.

Это я к тому, что ещё до Гайдара с Чубайсом сбережения советских граждан ничего не стоили.

Однако вернёмся к нашим путешествиям за границу.

После нескольких лет борьбы с постоянно растущими отпущенными ценами, нехваткой денег, даже голодом мы постепенно начали чуть-чуть откладывать про запас в валюте.

Очень самоотверженно помогал папа – отдавал мне все свои гранты (100 долларов в квартал). Зря смеёшься: в 93-м это было много.

Он ужасно хотел, чтобы мы увидели его любимую Прагу, был очень счастлив, когда за границей (в Западной Германии) смогла побывать по школьному обмену Танюша, но не дожил до дня, когда это смогли сделать мы с Люсей.

После его смерти поразительное участие к нам проявили сотрудники лаборатории низкочастотных излучений. Мало того, что они принесли папины отпускные за несколько лет (последние годы он почти не брал отпуск), что составило 300 долларов, но в добавок через полгода, когда Франция выделила какие-то премиальные измирановцам за Интеркосмос, они вписали его в ведомость и передали мне в руки четыре с половиной тысячи франков (около 800$).  Заканчивался 1995 год, но и тогда деньги эти были совсем не малые.

С 1991 по 1995 мы совершили только одно минипутешествие: Троицк – (автобус №24) – Подольск – (электропоезд) – Серпухов. Заночевали в гостинице – (электропоезд) – Тула. Никогда до этого там не были – Подольск – Троицк. Нам понравилось, но мечты о Европе крепли.

Летом 95-го я увидел в газете «Досуг в Москве» рекламу очень заманчивого автобусного тура по Италии: Верона – Падуя – Мантуя – Сиена – Флоренция. Стоил он что-то около 300$. Я аж затрясся, когда представил, что вот прямо наяву смогу увидеть города, по которым сходил с ума много лет; всё время думал об этом путешествии, разглядывал Атлас Европы, листал книгу «по Италии» Прокофьева, мы обсуждали с Люсей детали поездки на прогулках в лесу. В конце концов, я понял, что никуда уже ехать не хочу – мне было достаточно географических карт, картинок, разговоров и мысленных образов.

В том же году я и Люся впервые получили (без особых затруднений) загранпаспорта (тогда ещё советского образца).